— Ольга Николаевна, расскажите о своем детстве, о родителях.

— Мои родители оба родом из казачьих станиц, из Краснодарского края. Отец окончил Тамбовское военное училище и служил в ракетных войсках главного управления Министерства обороны. Мама окончила филфак, работала учителем в вечерней школе, потом заведующей детского сада.

Мое детство прошло в военных городках, где служил отец: вначале под Великим Новгородом, потом, когда мне исполнилось шестнадцать, в Крыму. Помню, как Крым меня поразил: лес, скалы, море, осенью яблони ломятся от плодов, в декабре еще цветут хризантемы. К 23 февраля на проталинах появлялись подснежники.

— Какие воспоминания Вашего детства вам милее всего?

— У меня было счастливое детство. Мама, помню, как-то сказала: «Мы жили при коммунизме, но тогда этого не поняли и не оценили». В военной части мы чувствовали себя очень защищенными. Там для детей было безопасно, не страшно куда-то их отпустить. Во дворе гуляли одной компанией и той же компанией ходили в школу. Наше взросление шло в очень закрытом мирке. Нам пришлось учиться общению и терпению: ведь если ты поссорился с друзьями, других искать негде. Поэтому мы сохранили крепкую дружбу до сих пор. Сейчас мои одноклассники разъехались, живут в Москве, Петербурге, Одессе, Минске, в Германии. Но мы прекрасно знаем все координаты, телефоны, подробности жизни, имена детей.

В военном городке, естественно, строгая иерархия. Но в новгородской части вне службы это не проявлялось. Генеральша и генеральские дочки на общественных началах сажали клумбы, вместе со всеми работали на субботниках. А когда переехали в Крым, там дело обстояло совсем по-другому. Помню, городок был длинный, по нему ходил автобус до школы. И если в автобус садилась генеральская дочь, он вез одну ее мимо всех остановок. Я думаю, с того момента и начался развал нашей армии и Советского Союза.

— Вы хорошо учились в школе?

— В основном была твердой четверочницей. Я очень много читала. Первая моя «взрослая» книга, которую я прочитала в конце 1 класса — роман Георгия Маркова «Строговы». По словам мамы, я до первого класса отказывалась учить буквы, но, как только пошла в школу, быстро научилась читать. Я была, наверное, единственным ребенком, который прочитывал все книги для классного и внеклассного чтения. Когда в старших классах стало ухудшаться зрение, отец начал отбирать у меня книжки, но я все равно потихоньку читала. Много читаю и сейчас, но на художественную литературу времени обычно не хватает. В основном, книги связаны с работой.

— Кем Вы мечтали стать в детстве?

— Совсем маленькой мечтала быть ветеринаром. Маленькой видела, как вылупляются цыплята, помогала им, отколупывала скорлупку, смотрела, как из яйца цыпленок вылезает мокрый, а потом обсохнет и бегает пушистенький с другими.

Я была мучением для родителей: таскала домой воробьев, голубей, шмели у меня жили, и я их кормила с пипетки сахарным сиропом. И когда мои дети росли, кого только у них не было: морские свинки, мыши, попугаи, собаки, кошки. Так что ребенком я мечтала лечить животных. В старших классах начиталась детективов и очень хотела быть милиционером, но с моей слабой физической подготовкой школа милиции мне не светила.

Рядовой СА

— На кого Вы учились?

— В десятом классе начало резко ухудшаться зрение, и врач сказал, что придется обойтись коротким образованием. Иначе потом придется бросать институт, если зрение продолжит падать. Кончилось тем, что я поступила в торговый техникум в Симферополе. Мы шли вместе со всеми подружками, а поступила я одна.

Училась по специальности «Товароведение непродовольственных товаров». Распределение после учебы, как один из лучших студентов, получила в ювелирный магазин города Феодосии. Жить в Феодосии было негде, аренда комнаты в курортном городе была больше, чем моя зарплата, а ездить к родителям — далеко. Так я пришла к мысли поступить на военную службу: ведь я с детства привыкла быть рядом с военными.

Я выучилась на телеграфиста, сдала аттестацию и стала военнообязанной. Сидела в кабинете с шестнадцатью телеграфными аппаратами. Принимала и отправляла секретные сообщения, каждый день приходил проверочный военный сигнал – проверка связи на случай войны. Счет шел на секунды: принять сигнал и сдать. Время, когда он придет, было неизвестно.

Бывало трудно. Например, когда объявляли семидневную тревогу. Целую неделю ты не попадешь домой: две телеграфистки работают, сменяя друг друга, и спят на койке прямо в кабинете. Проснувшись, бежишь в штаб. Там один умывальник и для офицеров, и для солдат, почистишь зубы — и обратно, работать.

Заочно училась в Одесском институте связи. То, что я узнала в институте, сейчас очень мне помогает. Дело в том, что любая система управления строится на тех же законах, что и системы связи.

После четвертого курса я вышла замуж и переехала к Володе в Архангельск. Нужно было искать работу. Мне нравилось в армии, и я решила продолжить службу: пойти связистом в местную военную часть.

В армии меня привлекала привычная с детства строгая система. Там все просто и понятно. Дисциплина – железная, каждый знает, за что он ответственен. А человек, который нарушает правила, запросто вылетает со службы. В общей сложности я отслужила шесть лет.

Дела семейные

— Расскажите о своей семье. Как Вы познакомились с будущим мужем?

— Это было в Крыму. Владимир тогда был аспирантом и приехал туда из Архангельска отдыхать дикарем. Познакомились мы с ним на танцах. Двадцать дней встречались, четыре месяца переписывались, захотели жить вместе. Я прихожу к маме и говорю: «Я выхожу замуж».

Я переехала в Архангельск в декабре 1988 года. Сначала жили в комнате площадью 11 квадратных метров в общежитии. Потом была квартира в 16 «квадратов» в общежитии квартирного типа с маленькой комнаткой, кухонькой и крошечным санузлом. Дети родились, когда мы еще жили в ней: в 90-м году появился Женя, в 92-м – Маша. После школы дочка поступила на отделение социологии в ПГУ. Сын, вернувшись из армии, поступил в САФУ. Пойти служить — это его решение, которое я поддержала. Дело в том, что сейчас слишком много женственных, слабых, инфантильных мужчин. Я считаю, что мужчина должен быть крепким, сильным, защитником семьи. У нас в семье все служили: деды, прадеды, мой отец.

Дети – и Маша, и Женя – очень самостоятельные. Думаю, выработке этого качества помогла я. С самого их детства у них было личное пространство, в которое никто не мог лезть. Я не рылась в их телефонах, не читала их записки. Если хочешь что-то передать детям так, чтобы они поняли, бесполезно на них давить. Нужно просто с ними разговаривать и объяснять свои поступки.

С мужем мы расстались, когда детям было одиннадцать и девять лет. После этого мы жили втроем. Он продолжает видеться с детьми, дарит подарки на дни рождения, «вытаскивает» сына отдохнуть вместе, съездить на рыбалку.

Лихие 90-е

— Как сложилась Ваша судьба в непростые 90-е годы?

— Я ждала ребенка. Мы, военнослужащие, получали продуктовый паек. Как раз когда родился сын, перестали давать пайки, потом перестали платить деньги. Мужу тоже перестали платить зарплату. Он в это время учился в аспирантуре и на полставки работал в Центральном научно-исследовательском институте механической обработки дерева.

Помню, у нас на балконе стоял здоровенный деревянный ящик. Все стеклянные бутылки из-под молочных продуктов я ставила в этот ящик. Сдавать все руки не доходили, хотя рядом с домом был пункт приема стеклотары. Открою ящик, поставить новую бутылку, и думаю: сейчас бы меня мама отругала, что я лентяйка. А потом, когда нам перестали платить деньги, эти бутылки нас спасли. Тогда можно было сдать две бутылки и на эти деньги купить молока и хлеба. Дома были запасы крупы, тушенки – так и жили. Тогда хотя бы работали молочные кухни для детей и ясли, мама после рождения ребенка могла выходить на работу чуть ли не сразу. А сейчас уже шесть лет молочные кухни предоставляют продукты только малоимущим. На сессии мы решали этот вопрос с участием прокуратуры, потому что молочные кухни обязаны работать для всех детей.

— Как Вы справлялись в голодное для всей страны время?

— Муж ездил в командировки и возвращался через Москву, привозил оттуда продовольственные наборы. На нашем рынке в то время не было мяса, люди забыли, что такое творог, сметана. У нас было, как в блокадном Ленинграде.

Однажды Володя был у моих родителей в Крыму, позвонил и сказал, что в военторг привезли лимоны. Я говорю: привези десять кило. Он притащил эти лимоны, и я взяла деревянный ящичек и санки, встала у магазина и начала их продавать. В кооперативном магазине один лимон стоил 10 рублей, я продавала по 3 – 4 рубля, а бабушкам отдавала так: мне их было жалко.

Потом стало еще труднее, зарплату не платили. На какое-то время хватило «лимонных» денег, потом денег с молочных бутылок.

Муж раньше был настроен против коммерции. Но однажды, когда жизнь нас совсем прижала, он встретил знакомого челнока. Тот сказал, что ищет «коня»: едет в Турцию и берет с собой ребят, чтобы везти груз. Можно было купить вещей и для себя. Муж поехал.

Я в это время как раз лежала в роддоме. Тогда он сдал эти вещи в магазин, и мы получили приличную сумму. Смогли купить ребенку детское питание, — молочные смеси стоили дорого. Потом он съездил еще раз, сдал вещи, а с деньгами продавец тянул очень долго. Тогда я поняла: пока сам не займешься торговлей, денег не получишь. Так мы начали торговать на рынке.

— К чему Вы стремились в то время?

— Очень хотелось квартиру, потому что мы жили с двумя детьми в страшной тесноте на 16 квадратных метрах: если разложен диван, в комнате уже не пройти.

Постепенно мы заработали на квартиру. Притом я была уверена, что, как только решу вопрос с жильем, вернусь служить в армию.

Купили квартиру, конечно же, без ремонта, переехали. Приходят в гости подружки, спрашивают: «Почему не ремонтируешь?» А у меня после рынка никаких сил не оставалось: торговля, поездки за товаром, тяжеленные сумки таскать на девятый этаж без лифта. Теперь у меня часто болят колени: наверное, это тогда я их испортила.

Все началось с помады

— Как к Вам пришла мысль заняться косметикой?

— Однажды в 1997 году я поехала за товаром в Москву. Перед этим встретились с подругой. Она посмотрела на меня и заявила: «Бери с собой деньги и съезди в Москве в «Петровский пассаж». Купи себе самое лучшее белье, помаду Шанель и дорогое постельное белье». А я ходила в джинсах, кроссовках, без макияжа и маникюра, сама занималась погрузкой.  Представляете мой вид? Делать нечего: пошла в Москве в «Пассаж». Там огромный пустой магазин, витрины, косметика, визажист… У меня началась паника. Я поднялась на второй этаж и заплакала: в работе некогда взглянуть на себя, привести себя в порядок! Я взяла первую попавшуюся помаду и скорее ушла.

Уже по пути домой задумалась: что же такое, москвичи себе все это могут позволить, а у нас ничего подобного нет. Я тогда пообещала себе открыть в Архангельске такой же магазин. Из этой мечты родился магазин «Рив Гош».

— У Вас был какой-то особый подход при наборе кадров?

— В принципе, нет, но всех консультантов я воспитывала сама. Например, боролась с их привычкой судить о людях по одежде. Я очень долго им втолковывала: всех посетителей нужно встречать хорошо! Помню, пришел паренек-маляр, в запачканной одежке. Продавцы шарахнулись от него, а парень выбрал и купил самый дорогой крем Lancome – для мамы. Так что нельзя судить о человеке по внешности.

Я сама стояла за прилавком, учила личным примером. Каждого продавца я знала в лицо. Знала их папу, маму, мужа, ребенка и собаку. И почти весь топ-менеджмент, который работает у меня сейчас, «выращен» из продавцов: директор по персоналу, коммерческий директор, генеральный директор. А потом открылся первый магазин «Шик».

— Благодаря чему Вам удалось выстроить такой успешный бизнес?

— Я думаю, благодаря тому, что у меня не было страха. Прожив все детство в военной части, становишься уверенной. Наверное, все идет еще оттуда. Еще у меня всегда получается то, чего я сильно хочу. Захотела открыть магазин – и открыла. Я все делала сама: с нуля открывала магазины, не участвуя ни в каких приватизациях, создала торговую сеть.

— Как Ваша компания пережила последний экономический кризис?

— Останавливаться в росте было нельзя, потому что в бизнесе все просто: если ты не растешь – ты умираешь. Поэтому мы старались  сделать все, чтобы и покупателей не отпугнуть высокими ценами, и не ухудшить положение своих продавцов.

В условиях кризиса мы никого не сокращали. Продавцы уходили только в декрет или по собственному желанию. На их место мы не брали новых людей. Мы старались увеличить заработок продавцов за счет перераспределения обязанностей.

У каждого работника есть возможность роста. Сейчас из всех продавцов, которые начинали работать со мной, только один человек остается в этой должности — по собственному желанию. Каждый сотрудник может учиться, развиваться и подниматься по карьерной лестнице.

Изменить ситуацию

— Что стало толчком к началу Вашей политической деятельности?

— Все началось с того, что я стала задумываться: почему маленький частный бизнес процветает, а государственный, занимаясь тем же самым, – нет. Я рожала детей в «лихие 90-е», было трудно, но мне очень помогло существование яслей для малышей и молочной кухни. Прошло двадцать лет, и я вижу, как все изменилось. Сейчас родителям еще сложнее растить детей: появились очереди в детские сады, молочные кухни работают только для малоимущих семей, и так далее.

Я чувствую ответственность за своих сотрудников. Я живу в этом городе и вижу окружающих меня людей и их проблемы. У кого-то деревянный дом, печка рушится или дом сошел со свай, у кого-то проблемы с жильем, а про медицинское обслуживание я вообще молчу. Одна девушка заболела – фирма платит деньги, чтобы сделать платную операцию. Вторая девушка теряет слух – и тоже приходится платить за лечение. А ведь в налоги, которые мы отчисляем с зарплаты сотрудников, заложена оплата социального и медицинского страхования. Но получается, что эти деньги уходят непонятно куда, а мы решаем все проблемы за собственный счет.

Каждый предприниматель, работая с людьми, знает и понимает все происходящее лучше, чем любой чиновник.

Когда я шла на выборы в Архангельское областного Собрание депутатов, я еще окончательно не понимала, может ли что-то сделать депутат, да еще от оппозиционной партии? Но уже после года работы я поняла: это вполне реально.

— В 2009 году Вы участвовали в избирательной кампании по выборам в Областное Собрание депутатов. Какими были Ваши впечатления?

— Очень сильными. У нас замечательные люди. Очень горько было слышать: «Деточки, нам вы уже ничем не поможете, спасайте наших внуков».

Проблема России — в процветающей безответственности. Такое ощущение, что чиновники иногда просто теряют чувство реальности. Им отказывает понимание того, что от их решения зависят судьбы реальных людей. Например, ветерану войны в возрасте 93 лет выделяется квартира в непригодном для проживания доме. У него что – есть силы, деньги делать ремонт?

— Почему Вы выбрали именно СПРАВЕДЛИВУЮ РОССИЮ?

— Мне больно видеть, как живут люди в России, я очень хочу, чтобы наше государство  было более внимательным и заботливым по отношению к простым труженикам. Партия СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ дает мне наилучшие возможности для этого.

Работая в СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ, я точно знаю, что меня не будут принуждать к несправедливым решениям, и у меня будут возможности для реальной помощи избирателям.

Этим летом мне предлагали сотрудничество представители властных структур и нескольких партий. Я всем ответила отказом. Начатое дело всегда нужно доводить до конца, как бы трудно ни было.

— Чего Вы добились за время своей депутатской деятельности?

— Есть два законопроекта, принятие которых я считаю самым важным результатом моей работы. Первый – введение компенсации для семей, в которых ребенок не получил место в детском саду. Моя логика была проста: на содержание одного ребенка в детском саду в бюджете области заложено 53 тысячи рублей в год. Раз власть не может обеспечить детскими садами все нуждающиеся в этом семьи, то мы должны эти деньги отдать семье, не получившей государственные услуги. Получилось около 4400 рублей в месяц для семей, имеющих детей от полутора до семи лет.

«Единая Россия» посчитала такие затраты чрезмерными и внесла свой вариант закона от лица губернатора. По их законопроекту компенсация в размере двух тысяч рублей полагалась за детей в возрасте от полутора до четырех лет. В области очень много детей, которым 3,5 года. Обидно, что их семьи будут получать компенсацию только полгода. Конечно, не всего удалось добиться, но считаю, что лучше такой урезанный вариант, чем никакого.

Второй законопроект был направлен на обеспечение жителей островных территорий  товарами первой необходимости. Нужна поддержка доставки товаров на эти территории. Дело в том, что торговля на отдаленных территориях развивается в более сложных условиях, чем на материке: предпринимателям это невыгодно, а люди страдают. Областной бюджет предоставляет муниципальным районам субсидии на софинансирование расходов по развитию торговли в поселениях, но он не охватывает островные территории.

Жизнь после смерти

— Известно, что Вы активно занимаетесь благотворительностью, социальными проектами. Что Вами движет, когда Вы это делаете?

— Был в моей жизни один очень тяжелый период. В 2005 году при страшных обстоятельствах была убита невестка – жена брата, осталась маленькая дочка, вся наша семья это тяжело переживала. В том же году я сама тяжело заболела, легла в больницу, перенесла две сложные операции и пережила две клинические смерти. Это очень сильно повлияло на меня. Теперь я точно знаю, что со смертью все не кончается.

Пережить все это мне помогал духовный отец. Он меня очень сильно поддерживал, и как у него на всех хватало сил? На его примере я поняла, что это такое – любовь к ближним. Это сблизило меня с религией. Его помощь дала мне силы жить.

Когда я решила войти в совет попечителей храма, я пришла к нему и попросила: «Благослови строить храм Божий». Он сначала ответил: «Не доросла еще». И начал объяснять: «Если возьмешься за это, отказаться нельзя. Подумай, что будешь делать, если перестанешь жертвовать деньги на строительство. Бросить такое дело ты не сможешь».

Я все обдумала и решила, что готова к такой ответственности. И в 2007 году мы начали строить храм иконы Божией матери «Взыскание погибших» рядом с Жаровихинским кладбищем.